Цветные краски для льва, который был овцой

Отрывок из книги «Завтра я всегда бывала львом» Арнхильд Лаувенг.
Книга написана женщиной, 10 лет боровшейся с шизофренией — и одержавшей победу. Вопреки прогнозам, несмотря на неутешительные слова врачей, минуя многочисленные срывы. Каково это — жить среди волков с горящими глазами, драться с гигантскими крысами, жевать стекло и все равно верить, что можно вернуться в реальный мир живых красок?
Сегодня Арнхильд — профессиональный клинический психолог, читает лекции и отмечена наградой за вклад в дело борьбы за свободу слова. И этот труд еще более ценен тем, что раскрывает механизмы душевных терзаний больного изнутри, сочетая такой взгляд с квалифицированной трактовкой. Помимо прочего, книга является настоящим гимном человечности, терпению, вере, силе надежды и содержит просто захватывающую историю.

Выбранный отрывок — про все это. Особенно интересен тем, что отражает ценность арт-терапевтических методик там, где иные средства недоступны или имеют низкую эффективность. Подсознание всегда лучше понимает образы, так как ими оно мыслит.

В приведенном ниже отрывке прекрасно видно, насколько сильно стремление души (говоря строже — психики) любого человека к здоровому, гармоничному состоянию и о том, что наше внутреннее, тонкое может выражаться в конкретных, понятных визуальных образах, а значит, и регулироваться ими, вступать в диалог. Короче говоря, «невозможное — возможно!» Для каждого.

«Альф Прейсен говорит о «завтрашнем дне», о том, чтобы начать его заново «с чистого листа и с цветными карандашами в придачу». У меня нет чистого листа. Когда я десять недель сидела в изоляторе, мир выглядел совсем безнадежно. Десять недель в изоляторе — это очень долго. Это два с половиной месяца, все дни от Рождества до Пасхи. Это долго. И хотя со мной сидели санитарки, они именно только сидели. Им не разрешалось разговаривать со мной.

И тут один из санитаров, которые смотрели за мной, нарушил запрет и начал со мной разговаривать. Он взял лист бумаги и нарисовал посредине большой черный прямоугольник. Затем он протянул мне этот лист, дал красок и попросил меня закончить рисунок. Моей первой реакцией было не соглашаться, чтобы не выдавать себя. Я не дам ему провести надо мной какой-то хитрый тест, чтобы выведать, что кроется за большим черным прямоугольником, или что-нибудь в этом роде. Я столько всего утратила, что хоть немножко хотела сохранить для себя. Но я все-таки взяла краски и начала рисовать. Это было довольно трудно, так как руки у меня были перебинтованы, но все-таки возможно, если держать кисть зажатой между двумя перебинтованными ладонями. Таким способом я стала разрисовывать лист красками. Алыми кругами, серыми, цвета овечьей шерсти, прямоугольниками, одиноко-голубыми треугольниками, кружочками зеленого весеннего цвета и золотистыми, как львиная шкура, полумесяцами. И много чем еще. Когда я закончила, весь лист был заполнен красочными формами, и черный прямоугольник превратился в часть единого узора. Я вернула лист санитару, он взглянул на него и улыбнулся мне: «Я испортил тебе весь лист, Арнхильд, — сказал он. — Я нарисовал в самой середине большой черный прямоугольник, так что он все испортил, причем нарисовал тушью, чтобы ты не смогла стереть. Он по-прежнему тут, но ты нарисовала вокруг него узор, и он стал частью узора. Он перестал быть таким безобразным и ничего не разрушает. Он стал естественной частью красочного целого. И тебе ничто не мешает сделать то же самое со своей жизнью».

Я так и сделала. У меня не белые листы. Четырехугольник по-прежнему там, но он ничего не разрушает. Он стал частью целого, частью моей жизни. На это потребовалось время, но мы справились с задачей. И я использовала все краски, какие только есть в моем наборе».